Часто спрашивают, почему я любил ходить первым на восхождениях.
Потому что боялся. Стоять на страховке и наблюдать, как лезет человек, – страшно. А если он еще и не умеет этого делать, то это вообще для сильных людей. Когда, имея отличную скальную подготовку, я занялся альпинизмой, больше всего меня поразило мужество людей , которые шли по маршруту , имея реальные шансы на срыв ( процентов 10) .
И когда мне указывали на мою излишнюю рискованность и.т.п., я прекрасно понимал, что я рискую меньше других, проходя сложные участки, даже если делаю это очень быстро.
Как раз по причине страха перед горой я пахал на тренировках, в спортзале и тем более на скалах. Я обеспечивал свой запас умения , чтобы по возможности исключить эти проценты .
Но главная причина, по которой я хожу первым, это лень и слабость физическая .Гораздо легче пролезть первым 40 метров налегке, но якобы с большим риском, чем пройти те же метры с тяжелым рюкзаком, или выколачивать крючья летая маятником .
А опасностей на маршрутах хватает и без наших ошибок. Реальную возможность попасть под камнепад или лавину можно иногда обойти (лучше по сложной скале, чем по простому, но объективно опасному участку), плохую погоду можно предвидеть или пересидеть. Самое страшное – неподготовленный напарник в связке или группе. Его не обойдешь, не пересидишь . Его ошибка непредсказуемей любого камнепада и может стать необратимей любой лавины . До сих пор мне, слава богу везло, ошибок было мало
Двенадцать баллов штрафа.
Июль 1985г. Памиро-Алай. Очный класс Чемпионата СССР по альпинизму в скальном классе.
Перед восхождениями в очном классе проводится так называемая школа. Это как в танцах на льду. Только там победитель получает самое выгодное для выступления время, а у нас строго наоборот (как многое у альпинистов) - команды рубятся за право выбора самого сложного маршрута в районе.
Для этого каждая команда проходит перед судьями маршрут в 200 – 300метров по всем правилам страховки и делает это на время. За каждое нарушение у команды отнимают штрафные баллы.
Компания собралась краше некуда. Одних Чемпионов страны по скалолазанию человек этак много. Они же мастера и мастера международного класса. Команда Казахстана выглядела гораздо скромнее других, потому что основной уклон у нас в Алма-Ате делали на высотную технику и высотный же класс восхождений.
В нашей команде были два мастера, один даже Заслуженный.
Все бы ничего, но, к примеру, Валера Хрищатый после ампутации пальцев на ногах (Эверест 82) представлял не самый лучший вариант скалолаза. Да и все мы готовились всю зиму вместе с высотниками,в надежде на что-то поположе, чем эти 300 метров. Беда в том, что в те годы Москва решала, кому где выступать. Вот и решила Москва, мать ее, поставить команду СКА САВО в позу скального класса.
При выборе тактики прохождения старались, чтобы менее сильные в скальной подготовке члены команды шли самые простые участки и наоборот. В силу моей нескромности мне выпал самый сложный кусок. Но не он оказался для команды камнем преткновения.
Старт. Первым уходил на трассу Валерий Андриенко. Не торопясь и довольно уверенно прошел он почти весь свой участок, и я уже перестал волноваться за него. Как вдруг сверху послышался самый неприятный звук. Это звук падения человека. От команды Валеры: – «Срыв!», до его резкого выдоха при ударе об скалу не было много шума. А это значит, что он успел оттолкнуться от скалы в последний момент. И не кувыркался по рельефу до места остановки. Сорвался правильно, если это может быть правильным. Оставался вопрос, как пришел на скалу в момент удара и как среагировал страхующий? От этого зависит количество переломов и прочих мелочей
Валера дает знак судьям, что все нормально, а нам видно – психологический шок у него в полный рост. По правилам он должен закончить этот этап. Тем более, что если сейчас его заменить другим участником команды, то Валерке придется работать первым более сложный участок и на большей высоте. Он это понимает, но идти вверх отказывается категорически. Мы понимаем, что нужно время, оправиться от шока. И тогда на глазах судей, который тоже это все понимают и уверены, что наш Палыч уже сломался, вторая связка подходит к Валере, и они закуривают.
Через десять минут Валера начинает движение вверх. Судьи могут, имеет право снять команду за этот перекур. Но не каждый день человек после срыва продолжает работать на довольно сложном рельефе. Ни один судья не захотел скурвиться до того, чтобы снять команду. Может, каждый вспомнил что-то из своей альпинистской жизни.
Тем временем пришла и моя очередь поработать первым. Времени мы потеряли уже кучу, и его надо было нагонять (как мне тогда казалось). Но сзади судьи следят, чтобы крюк от крюка был не далее, чем через четыре метра. И тут пригодилась, как говорят КВН-щики или хоккеисты, домашняя заготовка.
Еще в Алма-Ате, я отлил из свинца цилиндрики, в которые впаял тросовые петли. Это делалось для того, чтобы создать видимость страховки. Мягкий свинец можно забить в любую щелку или неровность скалы, и он будет там кое-как держаться. Судьи даже в оптику не видят крюк или что другое на скале. А то, что висит карабин и в него продета веревка, они принимают за страховочный крюк.
Эти клипсы (это ни в коем случае не реклама) я сделал на самый крайний случай. Предполагалось, что после них надо бить крюк, то есть судей обмани, но страховку потом сделай. И вот таких клипс я взял пять штук на весь маршрут.
На моем участке был так называемый ключ маршрута. Небольшой карниз, который на соревнованиях по скалолазанию с верхней страховкой пройдут даже не очень сильные скалолазы. Но здесь-то верхней страховки нет, а под ногами уже шестьдесят метров (две девятиэтажки), и умение лазать становится только одной составляющей успеха. На первый план выходит психологическая подготовка. Тот карниз находился в середине моего участка. То есть от пункта страховки , с которого меня страховали, до карниза было метров двадцать и после него столько же. Тут-то я и сделал то, чего простить себе не могу до сих пор. Первый настоящий крюк, я забил только под карнизом (правда, его уже не смогли выбить), а до этого легли все пять клипс.
В тот момент я считал, что надо нагонять время - идиот. Наверное, я был уверен в себе очень сильно. И считал, что только от моего умения зависит моя безопасность. Гора – человек терпеливый, и в тот момент мне было позволено уйти, чтобы уже через какой-то час-полтора преподать самый жестокий урок.
Я благополучно прошел свой участок и вошел в роль грузовой лошади – нести лишнее снаряжение и контрольный груз, 10 кг. Наша команда отработала еще два участка, медленно, но отработала (я-то куда спешил, спрашивается?). По ходу пьесы, второпях опять же, страхующий Вити Якунина, вместо того чтобы страховать, полез по его веревке на зажимах, чем несказанно расстроил Витю. Его крик мамонта из ямы даже река не могла заглушить. Но тоже обошлось.
Последние два этапа по сорок метров я взял на себя роль сзади идущего. Это когда идешь по закрепленной веревке и снимаешь со скалы все, что в нее понапихали – крючья, закладки и т.д. Спешить уже некуда, темп зависит от впереди идущего, а он был слабым, этот темп. Мы уже так долго лезли этот маршрут, что проиграли почти всем.
Я прикидывал, сколько веревки надо отдать местным таджикам, чтобы завтра отпраздновать свой день рождения, что вкусного приготовить из имеющихся продуктов. Короче, успокоился, а зря. Моя наглость, которую я допустил час назад, должна была быть наказана (двадцать метров без крюка).
Очередной раз подтягиваюсь на веревке и продвигаю вверх зажим. Следующее мое действие должно бы заключаться в том, чтобы повиснуть на этом самом зажиме и расслабить руки.
Но вдруг скала улетает вверх, а я судорожно цепляюсь за веревку, которая почему-то падает со мной вместе. Метров через восемь (это потом считали) резкий рывок веревки бросает меня к скале, не касаясь которой, я падал. Совершенно случайно попадаю руками на небольшую полочку и, естественно, цепляюсь за нее, как кот на заборе. Первым всплывает в голове вопрос – почему. Прихожу к мысли, что вылетел один из крючьев, который был забит где-то в стороне от общего направления веревки, и я выбрал образовавшуюся слабину. Значит, все нормально, такое бывает довольно часто. Надо двигаться дальше. Хочу повиснуть на веревке, но она свободно выбирается сверху вниз, метр, два, …
И тут я поймал первый в жизни стоп-кадр. Дурацкие мысли, типа не может быть, как же так, не возникали. Все стало совершенно ясно, и эта ясность как будто оглушила. Я спинным мозгом (другого у прапорщика, сами понимаете…) ощутил, что веревка не закреплена, что под ногами больше двухсот метров и помочь некому. Вернее, народу много, но ждать помощи нельзя – не провисишь на этих зацепах долго. В сознании произошел какой-то сдвиг, эмоции исчезли напрочь. Страх, боль, просто ощущение прикосновения рук к скале, все это исчезло, даже мышление стало каким-то жестким, четким. Каждая мысль - это уже не вопрос, а ответ. И ответ единственно правильный. Я оказался под нависающей стенкой метров в пять-шесть. Справа от меня вся стена становится круче, как будто выгибается пропеллером. Пройденный маршрут слева от меня метрах в семи, и от него меня отделяет какой-то мокрый, а значит, и скользкий потек воды. Лезть нужно только прямо вверх.
Ну я и полез.
Ощущение было такое, как будто я смотрю на себя со стороны. Вот очень маленькая зацепка. При использовании таких зацепов (три квадратных см) давление на пальцы очень большое, это всегда больно. Но сейчас я только вижу свои пальцы и ничего не чувствую. Без всякого контроля с моей стороны тело делает всю работу безукоризненно (подсознание, вдохновение, память предков или еще какая чушь - не знаю, скорее, скальный километраж).
Но вот навес пройден, я хорошо стою на ногах, отсюда меня трактором не скинуть. Под ногами полка, 50 на 50 см. Прямо вверх уходит хороший для лазания внутренний угол. Вижу забитые крючья и свою веревку, которая уходит через них вверх. Ясно, что маршрут идет по этому углу и потом влево вокруг большой каменной глыбы. И тут я вижу, что с левой стороны этой глыбы свисает конец моей веревки, тот самый, который должен быть жестко закреплен на крюке. Но он висит совершенно свободно, даже покачивается. И узел на конце с правильно завязанным контрольным – как усмешка над методикой альпинизма..
После пройденного навеса угол представляет из себя пешую дорогу, и я автоматически продолжаю идти вверх, имитируя для чего-то движение по перилам. Выбиваю два крюка и выхожу к пункту страховки, откуда вверх продолжается закрепленная веревка.
На пункте стоит Хрищатый. Такими глазами, как у него, наверное, смотрят на привидения. В этом взгляде одновременно следы пережитого ужаса и обретенной радости. Мы ничего не говорим. У меня язык не поворачивается задать вопрос, на который у него наверняка нет ответа. Я нахожусь в том же состоянии автомата, включенного в режим работы. А эта работа – лазание вверх. Веревку, которая уходит вверх на вершину скального массива к финишу, я почти не нагружаю. Иду лазанием, а зажим тащится за мной, как ненужная единица снаряжения. На финише – большой зеленой поляне, поросшей арчой, какая-то странная суета. При моем появлении прекращается всякое движение. Слышу вопрос, а Хрищатый крикнул, что ты …….. Мне не надо ничего объяснять или кого-то опровергать, мое присутствие говорит само за себя.
Тут на меня нападает какая-то тихая истерика – мне становится смешно смотреть на окружающих меня людей. Такие они озабоченные, суетные. Чтобы никто не заметил моего состояния и чтобы отвлечься, тоже начинаю суетиться. Судьи на финише считают наше снаряжение, не потеряли ли чего – иначе штраф. Мы собираем свое барахло и уходим по окружной тропе вниз к лагерю. Вся наша трасса расположена на противоположном берегу от судей и зрителей. А за шумом реки не слышно ни нас, ни судей, поэтому мы не знали - какие страсти пылали внизу, пока мы шли по стене. За время спуска я убедил себя в том, что снизу могли ничего и не заметить. Но ошибся.
Вся моя команда догадалась пройти в лагерь, не встретив ни одного судьи. Я же набрался наглости и влез в секретариат, чтобы узнать наш результат. По дороге ко мне подходили знакомые и незнакомые люди и молча поздравляли, как будто я выиграл чемпионат или в лотерею. Мне приходилось только плечами пожимать. Один дед на мой идиотский вопрос, сколько у меня штрафных баллов, сказал: «Успокойся парень, жив остался, и хорошо, а баллы, ну 12, да, 12 баллов у тебя штрафа, иди лучше водочки глотни и спать ложись.» Сказал и закинул таблетку валидола под язык. Мне почему – то стало так стыдно.
Как потом выяснилось, все, кто были внизу и смотрели за нами, прекрасно поняли ситуацию. Краснояры кинулся с веревками наверх, другие, понимая, что это бесполезно, просто застыли в ожидании срыва. И когда все обошлось, про время, баллы и вообще про соревнования мало кто думал. Все просто радовались.
В тот день 14 июля вечером мы поминали наших мужиков, погибших 4 года назад на пике Кольцова и благодарили бога за то, что нас минула чаша сия. А ночью я два раза просыпался с криком в холодном поту.
Во сне я опять падал, но все эмоции, которые я не ощутил днем, накатывались на меня ночью. Такого ужаса и чувства безысходности я не испытывал никогда раньше и, надеюсь, не будет его и в будущем.
Разбора этого микровосхождения не было. Хотя всех мучил вопрос, как такое могло случиться, ведь не вырвало ни одного крюка, и, значит, была чья-то ошибка. Капитал команды отсрочил разбор на конец чемпионата, а потом и дальше. Так он никогда и не состоялся, этот разбор.
На той пьянке в мой второй день рожденья мы все дружно договорились до того, что в горах надо ВОСХОДИТЬ, А НЕ ПИСЬКАМИ МЕРИТЬСЯ. И что чувство бздительности альпинистам нужно беречь и даже преумножать. А если кто с ним, чуйством этим, борется, пущай называет себя альпинистом, только через букву Е, и с ударением на оную же букву.
Пытаясь найти золотое сечение, я продолжал мериться, пардон, участвовать в школах. И даже выигрывая, убеждался - нижняя страховка ‘наспех, на время’ это не дело, это Колизей. И каждый раз так хотелось послать наших патрициев.
Да, похоже, это уже брюзжание. На грабли уже указано, а дальше-вольному воля – может, меньше прапорщиков в альпинизме станет .
1985 – 90 прошлого века
Ю.Горбунов